Сванетия: «Страна Волков»

Публицист Алексей Бобровников вспоминает свое путешествие в «страну волков» Сванетию, известную традициями кровной мести, и разбирается в деле вековой вражды двух древних грузинских кланов. 

 

Боль в колене заставляла время от времени останавливаться, укладывать велосипед на обочину, пить воду из ручья и рассматривать пейзаж, довольно скудный на этом участке пути: несколько поваленных деревьев, изгиб реки и собирающиеся на горизонте тучи.

По военно-грузинской дороге, соединяющей Тбилиси и Владикавказ, я собирался доехать до крепости Ананури и устроить там привал. Уже представлял свой княжеский отдых: владелец сувенирной лавки приготовит кофе по-турецки, а я, развалившись на прогревшейся земле, буду любоваться рябью на зеркале водохранилища.

Утром на равнине было прохладно и легко. Тревогу вызывали только раздавленные колесами змеи и трупы собак – застывшие, оскалившиеся, с остекленевшими глазами. Рой мух, которых я случайно отвлек от их позднего petit déjeuner, следовал за мной несколько секунд.

На подъеме к Жинвальскому водохранилищу, где-то между селом Бодорна и городком Душети, змеи исчезли. Сменилась климатическая зона: из степи я выбрался к предгорьям Кавказского хребта.

Вот здесь-то и начало болеть колено. Преодолев пару километров в гору, я обнаружил по левую руку мощеный камнем подъезд. Это был постоялый двор, каких много в этих краях – с комнатами в пристройках для гостей и маленьким ресторанчиком на открытой площадке.

Туча, давно собиравшаяся на севере, заволокла небо. Я втащил велосипед на веранду дома, снял с багажника баулы со скарбом, заказал кофе и грушевый лимонад. Заказ приняла женщина – пожилая, но крепкая, с твердым взглядом.

Вскоре ко мне подошел старик с грустным лицом. Заметив, что я сижу в странной позе, словно Карл XII во время битвы под Полтавой, предложил мне помощь. Лукаво подмигивая, он удалился, чтобы вернуться с двумя сосудами.

– Это – внутреннее, – уточнил старик.

Я отвинтил пробку и приблизил нос. Пахло крепкой, двойной очистки чачей.

– А вот это – наружное, – сказал он, протянув пузырек.

Старик велел натереть колено, сделать компресс и постараться не двигаться до утра.

Мы пожали друг другу руки.

– Альберт Местиашвили, – представился он.

Это было очень странно. Ухо резало не имя, хотя и оно встречается здесь редко. Куда более странно звучала фамилия. Она указывала, что ее носитель родом из Сванетии, но имеет веские причины не раскрывать свое настоящее имя.

«Местиашвили» дословно значит «сын Местии» – так называется столица страны сванов. Однако исконно сванские фамилии заканчиваются на «-ани» или «-иани» и никогда не строятся на основе топонимов. Сидящий передо мной «сын Местии» скрывал, кто он на самом деле.

У хозяина дома совсем не было акцента, и стоило мне об этом подумать, как он улыбнулся:

– Говорю без акцента, потому что я – бывший офицер КГБ.

Я представил старого гэбиста в военной форме и понял, что никогда бы не догадался, откуда он родом. Грузин ли, украинец или житель Поволжья? Средний рост, неприметная внешность.

За обедом мы вели беседу двух сельских джентльменов: об охоте, урожае и туристах. Мы говорили больше часа, и старик успел похвастаться своими угодьями (еще во времена Шеварднадзе он получил право охотиться на территориях, простирающихся чуть ли не до самой российской границы).

Тогда я предложил тост за его фамилию.

– За Местиашвили! За вашу древнюю семью! – воскликнул я.

Альберт улыбнулся одними уголками глаз.

– Местиашвили – получается, вы из Местии? – уточнил я. – Значит, вы сван?

– Мой дед был сваном, – задумчиво ответил старик. – Но он сменил фамилию. По семейным обстоятельствам.

– А что за обстоятельства? – невозмутимо спросил я. И тут же, понимая, что игра в детектива неуместна, добавил: – Месть?

– Сваны – народ теплый, но злой, – после паузы сказал Альберт. – Прошло уже два века, а они все еще могут взять кровь.

Сванетия – провинция на северо-западе Грузии, расположенная в ущельях реки Ингури и граничащая с российской Кабардино-Балкарией. Сванетия славится традициями вендетты, похожими на сицилийские, и средневековыми каменными башнями, в которых целые семьи прятались от соседей, чтобы избежать «платы за кровь». А те, кто не мог больше держать оборону, спускались с гор, чтобы никогда не возвращаться в родные края.

В языке сванов слово «месть» звучит как «лицври». Но куда более популярно выражение «взять кровь» – убить, чтобы сравнять счет.

Современные горцы не помнят, откуда пошла традиция вендетты. Историки полагают, что в ее основе лежит культ волка, у которого древние сваны просили заступничества и помощи. Этнограф Вера Бардавелидзе пишет, что сваны считали волков мистическими животными и относились к ним как к братьям. Горцы с древности верили, что сородичи убитого зверя жестоко мстят убийцам и их семьям. Убийство волка было для свана табу.

Во время каждой вылазки по Грузии я натыкался на оставленные местью следы: отверстия от пуль или белые пятна в биографиях. В какой-то момент это стало для меня своеобразным спортом – находить в судьбах случайно встреченных людей общие «следы крови».

– Да, мы были сванами, и наш дед убил человека. Он взял семью и ушел в Кахетию, – сказал Альберт.

В чем была причина ссоры, он не знал. Или не хотел рассказывать. Мы допили остававшуюся в бутылке чачу – за счастливое спасение его родных.

 

Александр Дюма так описывает сванов в своем «Кавказе»: «Самая бедная нация: ничего не имея для сбыта, мужья продают своих жен и детей. Костюм их не что иное, как куча лохмотьев, и при этом все встреченные нами имеют вид знатных господ».

Автор «Трех мушкетеров» никогда не был в Сванетии и этот портрет, вероятно, составил по рассказам жителей провинции Самегрело, боявшихся сванов как огня. Российский историк конца XIX века Николай Дубровин сообщает, что торговлю людьми практиковали князья Дадешкелиани, правившие в Сванетии больше ста лет: «Князья присвоили себе право продавать ежегодно одного мужчину или женщину в рабство в горы».

Грузинский этнограф Дмитрий Бакрадзе пишет, что когда девочек в сванской семье становилось слишком много, младенцев женского пола сваны попросту морили голодом. Девочка в горах могла быть причиной споров и междоусобиц, к тому же никуда не годилась на охоте – так какой смысл растить столько дочерей?

Что же касается вендетты, то множество упоминаний о ней можно найти, например, у Фазиля Искандера: «Иногда даже стыдно сказать, из-за каких глупостей начиналась кровная месть».

Вековой конфликт между сванами могло спровоцировать одно неосторожное слово – например, на свадьбе. Кто-то, разгорячившись, стукнет кулаком по столу и произнесет матерное проклятие. Через мгновение уже льется кровь, и две семьи, дружившие столетиями, становятся кровными врагами.

В 2005 году грузинское правительство, наверное, впервые в истории, восстановило контроль над этим краем. И сейчас туристов уверяют, что визиты в «страну волков» не опасней прогулки по австрийским Альпам.

– В Сванетии теперь сухой закон, – шутит один из моих знакомых. – Кровь надо брать очень осторожно.

В Тбилиси я снимаю комнату в доме у Кетино Абашидзе, прапраправнучки грузинского царя Ираклия II. По материнской линии Кетино принадлежит к княжескому роду Орбелиани, берущему начало в Сванетии. Некогда Орбелиани пытались захватить грузинский престол, а потом стали одними из самых верных вассалов грузинских царей.

«Начало истории семьи восходит к великому потопу. Какой-то человек плывет по поверхности безмерного водного пространства и показывает Ною огромный свиток, чтобы быть принятым в ковчег. То – предок князя Орбелиани», – шутливо пишет в «Кавказе» об этом клане Дюма-отец.

По утрам мы с моей хозяйкой Кетино пьем крепкий чай с горячим хлебом и крестьянским маслом. Она достает свой семейный альбом – среди портретов на его страницах попадаются удивительно красивые женщины. Одна из них, княгиня Анастасия Орбелиани, – жертва нашумевшей сванской вендетты. Мужа княгини, губернатора Кутаиси, российского генерала Александра Гагарина, в октябре 1857 года зарезал сванский князь Константин Дадешкелиани. Эта смерть связывает узами крови два знаменитых и некогда влиятельных рода.

В семье Кетино не знают, чем продолжилась вражда их семей после того, как власти казнили князя Константина. Может быть, «счет крови» был закрыт, а может, во время советских репрессий погибли последние из тех, кто должен был платить по этим счетам.

Что же до семьи Дадешкелиани, у меня не было сомнений, что никого из них давно нет в живых: где это видано, чтобы продолжатели рода, правившего самой независимой провинцией Грузии, остались невредимы после десятилетий советской власти. Тем не менее на следующее утро я отправился в Сванетию в надежде узнать хоть что-то об этой семье.

На горизонте проступала гряда гор. Я еще ехал по Самегрело, провинции, граничащей с землями сванов, но уже видел Сванетский кряж.

И вот, наконец, показался небольшой поселок с балкончиками и верандами. Не успев выпить кофе в городе, я решил сделать остановку в этом уютном местечке.

Издалека уже можно было разглядеть веранды и миниатюрные витые лестницы, ведущие к покоям хозяев. Только подъехав вплотную, вместо живых людей под крышами одноэтажных особняков я увидел надгробья с высеченными в мраморе фигурами в полный рост. Некоторые из лиц были серьезны, другие – улыбались. Рядом – столики для возлияний, пальмовые сады.

Через пару десятков километров пейзаж поменялся.

Строгие горы, Черная и Белая реки сливались у подножия Сванетского хребта, а рядом с дорожным полотном стояли памятники сванам: аскетичные каменные изваяния в виде миниатюрных башен и на них портреты – гордые лица с жестким взглядом.

По стилю надгробия мегрелов и горцев могут разниться, но они схожи в одном: смотреть на дорогу и всегда оставаться в первом ряду – вот чего все грузины хотят даже после смерти.

Сразу за поселком Джвари я встретил первую сванскую башню, форпост Верхней, или Княжеской Сванетии. Когда-то тут начиналась территория, подконтрольная князьям Дадешкелиани.

На дороге, ведущей в Местию, я спросил о здешних достопримечательностях у хозяина придорожной лавки.

– Ты можешь заехать в Лахамулу, там самая лучшая соль, – сказал он.

В позапрошлом веке сванская соль была одной из основных статей местного экспорта. Но соль меня не интересовала.

– За Лахамулой будет село Луха. Там можно купить сванскую шапку, – продолжал торговец. – Спроси дом, где живут Дадешкелиани.

Я ожидал чего угодно, но только не этого:

– Дадешкелиани? Те самые?

Сван кивнул и ухмыльнулся:

– Теперь они здесь главные по шапкам.

За длинным подъемом после села Хаиши расположилось мирное и тихое местечко с журчащим ручьем, маленькой лавочкой и хозяйкой, кричавшей «хелло!» из дверного проема. Оказалось, что это первые дома Лахамулы.

Об этом селе в одной из книг по этнографии Кавказа содержится любопытный абзац: «Девушки лахамульцев красивее сванок, но сван ни за что не женится на девушке из Лахамулы, под страхом непременного штрафа».

В Лахамуле я остановился позавтракать мацони и свежим грузинским хлебом со сванской солью – специей, которую готовят из соли и смеси толченых горных трав, растущих только в Сванетии.

– Какой симпатичный! – воскликнула хозяйка, увидев, как я точу о камень, служивший столом, свой перочинный нож.

– А у меня, кстати, очень красивая дочка! – подхватила ее слова соседка.

Обе женщины с умилением смотрели на то, как гость ухаживал за своим холодным оружием.

В Грузии говорят: «Можно понять, что человек тупеет, если видно, что у него тупеет нож». Сванские женщины как никто усвоили эту премудрость.

Я купил у хозяйки запас специй и попросил показать дорогу к дому Дадешкелиани.

– Держись Черной речки. Езжай вперед, пока не увидишь большие башни.

К обеду я уже был в селе Луха, где находится дом княжеской фамилии. Там жили Изольда и Доди Дадешкелиани и их брат Джокола – внучатые племянники князя Константина.

Круг замкнулся. Я впервые побывал в гостях у двух кровных врагов.

Их дом – обычная сельская постройка. В семье Дадешкелиани даже не уцелела родовая башня – огромная, возвышавшаяся над всеми другими, она была разрушена в 30-е годы прошлого века. Когда-то Дадешкелиани правили этим краем железной рукой. Теперь же все, что осталось от былого величия, – это хранящийся в доме семейный портрет.

С виду они – обычные грузинские крестьяне. Праздный и спокойный глава семьи, вечно занятые домашними хлопотами женщины, одетые в черное.

– Почему вы убили его? – спросил я у старика Джоколы.

Я как-то механически сказал «вы», имея в виду, что кровь, пролитая кем-то сотни лет назад, остается на руках всего рода.

– Он хотел выселить нашу семью, – объяснил Джокола поступок предка.

Действительно, русское правительство, решив удалить князя Константина Дадешкелиани из его владений, собиралось отправить его в «длительную командировку» в Ереван. Сван отказался и, в гневе ворвавшись в кабинет губер-натора, потребовал отменить это решение.

«Ты сван, и это извиняет твои манеры», – сказал князю кутаисский губернатор Гагарин. «Да, я сван! И должен следовать своей традиции!» – воскликнул тот и всадил в Гагарина кинжал. На следующий день после убийства сванского князя расстреляли.

– Скажите, а счет уже закрыт? – выпытывал я у Джоколы. – По этой крови уже не должно быть расплаты?

Улыбаясь, старик покачал головой и не произнес ни слова.

Историй о сванских вендеттах больше, чем живых свидетелей. Но «взятие крови» – слишком щекотливая тема, чтобы рассказывать о ней посторонним. Часто только члены семей знают, почему их родственник навсегда уехал жить в Украину, Бельгию или Канаду

и почему никто, кроме главы рода, не знает, как его найти.

Сваны воевали против царя и советской власти, сопротивлялись любой силе, пытавшейся изменить их порядки и уклад. Но главным врагом сванов всегда были они сами.

В начале двухтысячных молодой сван приехал в Тбилиси и застрелил свою сестру, по убеждению его семьи обесчестившую себя отношениями вне брака. В тот же день молодой человек сдался полиции, а на вопрос, почему он это сделал, ответил: «На семейном совете мы с братьями решили, что это должен сделать я». Отомстить за кровь девушки было некому – ее сожитель не был сваном. Дело ограничилось светским судом.

Говорят, из четырехсот фамилий, живших когда-то в Сванетии, сохранилось не больше сотни. Вот почему и «сын Местии» Альберт, и многие другие потомственные сваны никогда не ездят в родные места, чтобы посмотреть на руины своих башен. Они сменили фамилии и растворились среди жителей низин, но продолжают гордиться тем, что происходят от народа, который не жалеет никого на свете и меньше других – самого себя.